Новый альбом уникального коллектива, ставшего открытием ArtRead'а, реабилитирует отечественную музыку и расширяет границы восприятия




Группа «Ясный–Svetly» выпустила новый, третий по счету альбом «Мишурамира». К сожалению, у большинства, если не у всех читателей это утверждение вызовет лишь недоумение — потому что я не обнаружил ни одной публикации об этой группе в Интернете. Однако если бы в журналистике было принято начинать статью без инфоповода или хотя бы по-настоящему искать материал, эта новость вместо недоумения вызывала бы радость — потому что есть чему радоваться, ей-богу.



В дискографии проекта до недавнего времени значилось три издания, два из которых непосредственно созданы участниками «Ясный–Svetly», а оставшееся является альбомом ремиксов с доступным названием «Ключевые слова», сделанных DJ SunKey.



Вообще, слушая музыку «Ясный–Svetly», понимаешь, что сознательность слушателя и есть задача, которую ставит перед собой коллектив. Качественное, разнообразное и драматургическое звучание, как и композиция этой музыки, составлены из сочетания неуловимо напоминающего ряд противоположных вещей голоса, акустических и обработанных эффектами живых партий и, возможно, сэмплов.





Если спросить у Яндекса, нетрудно обнаружить, что «Ясный–Svetly» — это схематичное обозначение траектории движения с тире в точке современного местонахождения. При помощи такой метафизической словесной конструкции должна быть выражена, по задумке, довольно простая мысль. Впрочем, суть этой мысли и так полностью отражена в названии: ясный-светлый, два неразрывных качества этой музыки. А между тем на страничке сайта группы, посвященной дебютному альбому, была история о том, что «Ясный–Светлый» — это маршрут между двумя реальными населенными пунктами, который со временем трансформировался в сознании участников коллектива в некую метафору Пути. Этим и вызвано перерождение второго слова в латинский вариант написания — чтобы слегка оторвать его от фактичности.



Следом за «схематичным обозначением траектории движения» в этой версии утверждается, что «пиджин (стиль, в котором играет группа, — прим. авт.) — кратчайшее расстояние из возможных», тогда как в другом источнике озвучивается версия более жесткая по интонации, но и более развернутая: пиджин — это примитивный текст, простая мелодия и глубокое послание; пиджин — это значит, что ты открываешь рот только для того, чтобы сказать самое важное, несмотря на то что твой словарный запас ограничен.





Исходя из последнего заявления, отдельное внимание стоит уделить словам. Практическую любую песню группы можно растащить на цитаты: настолько афористически — и поэтически притом — точно построен текст. Можно уделить этим песням внимание хотя бы потому, что мастерство автора стихов позволяет ему строить рифму на слове «любовь» так, чтобы это не было пошлым а, напротив, важным и, в нашем контексте мировосприятия, новым. Позвольте процитировать отрывок из песни «Сценарий» со второго альбома группы, названного «Личное дело»:



Я не верю, что людьми управляет лишь любовь —



Мы живем один лишь день, повторяющийся вновь.




Несмотря на то что на изданных ранее альбомах звучание меняется от агрессивного к лиричному через многообразные оттенки, все песни так и не отрываются от основы — состояния спокойного и уравновешенного взгляда в глубину действительности. Наиболее чисто это состояние отражено в интересной как вообще, так и в качестве эксперимента, песне «Ждут» с альбома «Ноль». Эта композиция, что нынче редко встретишь в современной европейской песенной музыке, длится 14 минут. Эти 14 минут мы, слушатели, натурально слышим молитву, заклинание, мантру — но написанную на русском языке и исполненную в современной манере. Характерно, что вокалистка дотягивает слоги с буквой «о» до «ом», как это принято в традиции индийского духовного пения.



Вообще, если говорить о форме этой музыки, то тут все несколько шире. К примеру, в своей группе «ВКонтакте» музыканты определяют стиль как инди. На их страничке MySpace добавляются такие понятия, как «электроакустическая» и «живая электронная». Если с пониманием последних двух характеристик проблем возникнуть не должно, то такую характеристику, как «инди», я считаю важным прокомментировать. Дело в том, что слово «инди» как определение стиля музыки может сказать о ней не больше, чем слово «пиджин».





То есть оно отражает самую суть, но никак не форму. «Инди» образовано от independent, что означает «независимый», и это понятие скорее уместно использовать как приставку (в каковом виде она и бытует при слове «лейбл»;), нежели как определение стиля. В стиле инди играет огромное число исполнителей, от B.B. King до Bat for lashes, и выделить непреложные общие черты в строении такой музыки представляется маловозможным, потому что инди — это общий принцип независимости, как от коммерческой компоненты музыкальной жизни, так и от каких бы то ни было рамок музыкальной композиции, в том числе и стилистических. И если, слушая первые два альбома, я мог бы охарактеризовать форму музыки «Ясный–Svetly» как «электроакустический эмбьент построк», то после выхода третьей пластинки я этого сделать уже не рискну.




Любопытно, кстати, что слово «пиджин», означающее «голубь», косвенным образом отсылает к такому диалекту, как пиджин инглиш — китайско-английской тарабарщине, использовавшейся в Гонконге для общения между англичанами и китайцами. В этой отсылке заключены две значительных для полноты понимания вещи: а) языковая ситуация, в которой задачей общения является передача послания, а не развлечение и тому подобная пустая трата времени; б) социальная ситуация столкновения и взаимопроникновения двух непохожих культур — западноевропейской и азиатской


Потому как с выходом третьего альбома вполне уже сформировавшееся восприятие этого коллектива начинает меняться. И изменения эти произведены мудро — не через разрушение прежних представлений, но через их дополнение и насыщение, через развитие, которого я не ожидал. Знакомое мне по предыдущим работам спокойствие в сердце бури неожиданно растворяется в погружении в гущу событий — но сам взгляд автора никуда не уходит, а только впитывает все больше ярких и откровенных ощущений, не сдерживаемых более «разумом».



То же эмоциональное перерождение происходит и с музыкой — она становится более живой и непосредственной, немного более наивно в своей открытости и искренности — но по-прежнему мудро проходящей от горя к счастью, не изменяя своей природе. В звучании эти перемены отразились наиболее явно — аранжировки стали еще разнообразнее, приняв в себя чистые акустические моменты, духовые инструменты и вообще — изрядную часть богатства камерного исполнения.







artread.ru/sites/default/files/2web.jpg?1287680...">


artread.ru/sites/default/files/x_5fab2210.jpg?1...">


artread.ru/sites/default/files/x_27e14f69.jpg?1...">


artread.ru/sites/default/files/x_454dd627.jpg?1...">


artread.ru/sites/default/files/x_9642d6e4.jpg?1...">


artread.ru/sites/default/files/x_c920a600.jpg?1...">


artread.ru/sites/default/files/x_d7e78e9c.jpg?1...">


artread.ru/sites/default/files/x_f2406f04.jpg?1...">








@темы: Прослушка


Л.С. Лоури  (LS Lowry) известен как мастер сцен городской жизни северной Англии, его визитная карточка – здания из красного кирпича и «спичечные» фигуры людей. Но ранее не выставлявшиеся эротические рисунки художника, которые будут впервые показаны публике, откроют другую, скрытую, сторону Лоури, сообщает The Telegraph.





Три эскиза, изображающие балерин с обнаженной грудью, по предположению искусствоведов, были нарисованы Лоури, когда ему было уже за восемьдесят. Фигуры, затянутые в плотные корсеты, в пачках, украшенных бантами, стоят на пуантах.



До сих пор эти рисунки хранились в личном архиве художника, который наряду с остальной частью его имущества унаследовала Кэрол Энн Лоури (Carol Ann Lowry) после его смерти в 1976 году. Мисс Лоури (не состоящая ни в каком родстве с художником) в 1957 году в возрасте 13 лет по совету своей матери написала Лоури письмо, в котором задала ему вопрос о том, как стать живописцем. После получения письма художник нанес неожиданный визит в дом мисс Лоури в Ланкашире, и их дружба продолжалась до конца его жизни.



Мисс Лоури согласилась обнародовать эти работы на выставке, посвященной Королевскому балету и его основательнице Нинетт де Валуа (Ninette de Valois), которая пройдет в галерее Лоури в Солфорде.



Застенчивый и скрытный художник, находившийся в браке до своей кончины в возрасте 88 лет, как-то признался, что у него «никогда не было женщины». Но, ярый любитель балета, он регулярно посещал спектакли Королевского балета в Ковент-Гарден и в его родном Манчестере, а балерины Марго Фонтейн (Margot Fonteyn) и де Валуа были тайной страстью Лоури.





«Лоури особенно любил балет «Коппелия», и позы, представленные на эскизах, подтверждают догадки, хотя из-за эротического подтекста маловероятно, что Лоури собирался выставлять их публично», – говорит Клер Стюарт (Claire Stewart), куратор коллекции Л.С. Лоури в галерее и один из кураторов выставки «Приглашение на балет: Нинетт де Валуа и история королевского балета». «Это удивительные образы, они разительно отличаются от тех индустриальных пейзажей, которые мы связываем с именем Лоури. Он был таинственным, многогранным человеком, испытывающим противоречивые эмоции, и эти поздние работы являются выражением некоторых из этих чувств», – заключила Стюарт.



Выставка, которая откроется 22 октября, рассказывает историю Королевского балета, начиная с 1920-х годов до наших дней. На ней также можно будет увидеть несколько портретов некой Энн. Некоторые эксперты по творчеству Лоури утверждают, что она была плодом его воображения или его идеалом женщины, в тоже время как другие считают, что ее прототипом являлась Сванильда из балета «Коппелия», который Лоури, как полагают, впервые увидел во время Второй мировой войны.








«Я не думала, что женщина, которая завела нас в ту ночь на 57 стрит, задрав рубашку, была актрисой нового шоу под названием «The Ride» в Нью-Йорке. Но это только предположение, потому что никогда не знаешь, кто из людей на улицах города актер, а кто – просто прохожий. На 42-й улице прохожий, одетый в деловой костюм, вдруг отбросил свой портфель в сторону и начал бить чечетку, словно опьяненный бродвейскими мелодиями. А на 43 стрит курьер был настолько захвачен звуками саундтреков, что тут же завертелся в брейк-дансе», – делится своими впечатлениями о шоу Эмили Берл (Emily Berl) на страницах The New York Times.





Но кроме номеров, которые были оговорены в сценарии заранее, «The Ride» дает нам представление об эксцентричной уличной жизни Нью-Йорка. Шоу, дебютировавшее на прошлой неделе, длится 75 минут и растягивается на 4,2 мили. Тур стартовал с 42-ой стрит до Коламбус Серкл и обратно. «Нас сопровождали гиды, которые вместе с нами пели караоке «Нью-Йорк, Нью-Йорк», слова песни мелькали на 40 автомобилях, нескольких экранах, и, по-видимому, нас было слышно на улице, потому что толпа прохожих остановилась, люди махали и аплодировали нам, а мы в свою очередь аплодировали им», – рассказывает Эмили.



«The Ride» – это коммерческий проект, созданный авангардным театральным предпринимателем Майклом Каунтсом (Michael Counts), сценаристом Джоном Бобейем (John Bobey) и режиссером Даниэлем Голдштейном (Daniel Goldstein). Каждую ночь экипаж, состоящий из 60 специалистов, уличных артистов и экскурсоводов, имеющих опыт комедийных импровизаций, пытаются объединить различные стили в необычном туристическом автобусе. Стоимость такой поездке колеблется от $59 до $65 в зависимости от времени. Планируется, что такой автобус будет работать 364 дня в году и совершать 156 поездок в неделю.





Автобусы выглядят очень «театрально»: черные с красной неоновой надписью «The Ride». Каждый автобус стоит 1,3 миллиона долларов. Это самое высокое транспортное средство, допустимое законом: в нем 49 посадочных мест, расположенных вдоль застекленной стороны, что позволяет посторонним видеть, что происходит внутри автобуса; 40 видео-экранов и 3000 светодиодных фонарей. Сейчас курсируют три автобуса, обзорные экскурсии начинаются на Таймс-сквер, где продаются билеты. Скоро появится и четвертый автобус, а в случае, если проект будет успешен, планируется выпустить на линию еще четыре.
  










В Лондоне на станции St Pancras проходит выставка фотохудожника Карла Уорнера (Carl Warner), знаменитого своими пейзажами, полностью составленными из продуктов питания, – так называемым foodscapes. На выставке Уорнер представил коллекцию новых фудскейпов, а также свою книгу под названием «Food Landscapes», сообщает The Guardian. Самая известная работа фотографа – фруктово-овощная копия Лондона.



Карла Уорнера часто называют современным Джузеппе Арчимбольдо, итальянским художником-маньеристом 16 века. «Я стремлюсь нарисовать самый обыкновенный пейзаж, используя классические композиционные приемы, потому что мне нужно одурачить зрителя, заставить его подумать, что это реальный пейзаж, и лишь спустя мгновение зритель должен осознать, из чего в действительности выполнен пейзаж, я хочу заставить его улыбнуться», – говорит художник.
  



Фото: ArtLogica.ru








Сергей Шнуров рассказал Антону Веселову об особом пути России и о том, что стабильность по-русски – это все равно, что стоять по горло в дерьме и лелеять надежду на то, чтобы не пошла волна




Шнурову тридцать семь. Но кажется, что он, как покрытая патиной туба, гудел и жарил вечность. Он поставил свой копирайт на том настроении, которое наши мужские люди ловят на похоронах и пьяных танцах. Если бы он не был русским, то родился бы, наверное, интеллигентным Гораном Бреговичем. И тогда его музыку весело и эстетично исполняли бы цыгане. Но он русский, похмельный, бородатый философ, придумывающий такие неувядающие рингтоны, как «www.leningrad»; или «Бумер», а еще убивающие сознание (пусть всего на несколько минут) песни вроде «Дня рождения» или «Ду ю лав ми». Его задиристое ска действует как прививка. У одних от нее случается аллергия, у других – наступает отторжение, у третьих она вызывает тяжелые осложнения на несколько дней. И все же медики от шоу-бизнеса прописывают его процедуры в профилактических целях каждому успешному господину. Шнур, как Чумак – защищает яппи от витающего в воздухе вируса обстоятельного загула и еще от решительного упадка сил, также передающегося воздушно-капельным путем. Он принимает на грудь и в голову за каждого из нас и при этом ничуть не стареет душой. Свое настроение Сергей Владимирович, как ни странно, черпает в классике и трудах хард-рокеров 70-х.



Фото Антона Веселова

  



– Вам действительно так нравится Jimi Hendrix?



– Мне вообще-то мало что нравится. Hendrix, Zeppelin, AC/DC, Prodigy…



– На возрожденные составы ходите?



– На Led Zeppelin вот не полетел в Лондон. Я хотел бы там побывать, но не получилось. А остальное меня мало интересует. А кто там еще возродился? Police меня не волнует – это какая-то псевдомузыка. Smashing Pumpkins – тоже не нравится.



– А в поп-музыке?



– Популярная музыка всегда была черт знает чем. От Марлен Дитрих до сегодняшних дней. Просто, мне кажется, не нужно в куче говна искать гусиную печень. Поп-музыка на то и поп-музыка, что настроена на потребление массами. А массовая культура – не прорыв в метафизические глубины бытия, а всего лишь фон. В отличие от того же Jimi Hendrix.



– Но гусиная печень в поп-музыке все же есть?



– Да не особенно. Хотя, если покопаться, найти можно. Но там нет метафизики – это точно. Вся беда так называемого русского рока, который, по-моему, окончательно загнулся, в том, что ребята с помощью шлягера пытаются объяснить смысл бытия. Шлягер – неподходящая субстанция. Это все равно что на «Жигулях» пытаться выиграть гонку «Формулы-1». Одно к другому не имеет никакого отношения.



– А в чем метафизика вашей популярности в 1997-м, в 2000-м, в 2010-м?..



– «Ленинград», «Рубль» – как фирма Adidas, мы актуальны всегда. Пока есть футбол, есть фирма Adidas. Футбол – это надолго. Мои группы и футбол – это параллельные события. Вон у нас какая команда большая. Но мы не задумываемся, актуальны мы или нет, – просто играем от души.



– У вас еще, знаете, особенный зритель. Вроде бы разные люди, но их всех что-то объединяет. Наверное, они могли бы вот так, без подготовки вместе выпивать!



– «Ленинград» – это спонтанная фигня, как кутеж. Вот собираются четыре взрослых человека за бутылкой водки, а потом это перерастает в недельную пьянку. А вообще-то они хотели просто посмотреть футбол. Но вот закрутилось, разразился ураган и докрутил до двух разграбленных ларьков. Так и у нас. Никто специально не готовится к концерту – не бреется, не надевает брюликов, чтобы блеснуть ими и нас увидеть.



– Серьезная взрослая публика, которая вас слушает, позволяет вам быть успешным?



– Да.



– Не припоминаете, с какого времени?



– Да мне кажется, я был успешным уже в детском саду. Как-то так сложилось. Когда мы сидели в сугробах: вот они – «фашисты», а мы – «русские», и нужно было поднять парней в атаку – поднимал всегда я.



– Вы всегда были за «наших»?



– Нет, «фашистом» я тоже был. Кто из нас не был «фашистом» в детском саду?!



– Вы прошли большой путь от командира в детском саду через студента религиозно-философского института при духовной академии до панк-ска…



– Институт я не окончил – до сих пор в академическом отпуске. А путь к музыке – действительно сложный. Скорее всего, через прочитанного философа Шестова. Шестов обратил мое внимание на другого философа – Фридриха Ницше. И через Ницше я вышел на Бодрияра. Вот так.



– Пост соблюдаете?



– Нет. Путешествующие не постятся. А мы все время в пути.



– Вы вообще верующий человек?



– Мне не нравится это слово. Нет неверующих. Одни верят, что Бог есть, другие – что Бога нет.



– Ну, платите десятину, в конце концов?



–  Я не считал. Может, больше трачу, а может – меньше. Мне кажется, отношения с Богом должны немного отличаться от сотрудничества с налоговой инспекцией.



– От вас вечно что-то этакого ждут. С ума можно сойти – все время стараться не облажаться…



– Мне вечно пытаются приплюсовать чужие качества. Например, скандалиста. Я никогда не скандалил. Положим, то, что было мне интересно в 29 лет, письку, там, показать, – в 37 уже не интересно. Я думаю, мало кого моя писька сейчас удивит. Мы сейчас больше думаем об аранжировках. Интересно стало выступать – вот так, прозаично, без сисек-писек. Хотя сиськи-письки тоже присутствуют в нашей жизни.



– Так что от вас теперь ждать?



– А хрен его знает. Если бы знал, было бы совсем скучно жить. План есть только у Путина. А я без плана живу. Мне так лучше.



– Похоже, на выборы вы не явились?



– Нет. Мне не нравится… Вот летишь в самолете, предлагают пепси или колу – а мне хочется томатного сока.



– Ну а план Медведева захватывает? План Путина убеждает?



– Я не очень разбираюсь в плане Путина. Да и план Медведева мне не ясен. Вся эта ситуация мне напоминает мультфильм моего детства «За 80 дней вокруг света». Там был такой персонаж, который вечно спрашивал: «Мистер Фикс, у вас есть план?» Вот и у нас какие-то вечно меняющиеся планы. Я не вижу вот этого инновационного развития России. Не слышу о вложениях в развитие инфраструктуры. Не вижу развития дорог. Я много чего не вижу. Вижу, что открывается множество магазинов, в которых продают китайские товары. Сама страна ничего не производит. Меня это пугает.



– Вы, как философ, наверняка знаете особый путь России. Или его нет?



– Порой мне кажется, что стабильность – это когда человек стоит по горло в дерьме. Еще чуть-чуть, и захлебнется. Так вот стабильность – это не призыв разгрести все это, а надежда, что не поднимется волна.



– Как получилось, что к вам, вполне удачливому и образованному человеку, приклеился образ вашего персонажа – тунеядца и алкоголика?



– Образ придумывают люди, слушатели. И как он складывается, это одному Богу известно. Я живу так, как я живу. Хочу – пью, хочу – не пью. И вот сейчас никто меня не заставит махануть перед концертом стакан водки. Пусть кто-то скажет: «Да, блин, а Шнур-то уже не тот!» Да нет, братцы, я просто не хочу. Я всю жизнь делаю то, что я хочу. Чем выгодно, кстати, отличаюсь от депутатов.



– Мне кажется, ваши озорные песни всегда агитируют присоединиться – замахнуть стаканчик, затянуться вкусной сигаретой…



– Ерунда. Сколько импотенту ни показывай порнухи, у него все равно не встанет. И Черчилль курил, и Сталин. Ну и что?



– Маме, наверное, неловко, что вы со сцены матом ругаетесь…



– Ну, мама до сих пор переживает – как мама. Ей бы, конечно, хотелось, чтобы я был первой скрипкой в Мариинском театре. А мне этого не очень хочется. Мне там скучно. Да и если все время оглядываться на маму… Я думаю, Хендрикс на свою не особенно оглядывался.



– А ведь когда-то вы были мирным офисным работником!



– Был, а что еще делать? Человек оканчивает институт – а заводы стоят, наука никуда не двигается. Что ему делать? Продавать китайские железки, понятное дело! У него выхода другого нет.



– Так это китайцы виноваты в том, что у нас расплодился офисный планктон?



– Дурацкое словосочетание. Мне кажется, сегодня менеджеры являются передовой частью общества – каким при Ленине был пролетариат. Менеджеры посидят вот так в интернете, уткнувшись в свои odnoklassniki.ru или youtube.com, и в конце концов внесут какой-то вклад в историю и искусство. Просто перевернут этот мир. Потому что они ничем не заняты. А люди, которые ничем не занимаются, очень опасны. Хотя среди журналистов и музыкантов тоже хватает… (Шнур смачно выругивается. – А. В.)



– Вы могли бы предупредить нас, что это будет за революция?



– Я не знаю. Скорее всего, она будет завязана на технологиях.



– Война миров? Высокие технологии погубят человечество?



– Не погубят. На самом деле, как говорил Хайдеггер, атомная бомба взорвалась в трудах Парменида. Человечество уже давно погублено.



– Кстати, что вас в последнее время потрясло в науке? Или, может быть, какой-то гаджет изменил вашу жизнь?



– Потрясло то, что математик-петербуржец отказался от Нобелевской премии, послал всех на… (в шнуровских матерках словно бы материализуется его тёмная энергия. – А. В.) и выключил свой компьютер. Вот это гениально. Это было давно, но ярко.



– А вы бы смогли отказаться? Ну, хотя бы от приглашения играть в тьмутаракани?



– Это разные вещи. На концертах мне важен звук. Остальное – не важно. А какая разница? Мне что Куршевель, что Гатчина – это же всего лишь географические точки.



– Вспомните самый маленький населенный пункт, куда вы приезжали с концертом.



– Этот пункт называется Новосадовая – бывшая зона, где нет электричества, живут всего четыре человека. И там я как-то оказался у костра с гитарой. Это было давно… Жуткий замес!



– Был аншлаг?



– Были все.



– После этого пельменями олигархов вас уже не удивишь…



– Они бросались потому, что у меня не получилось выступить, – я перенервничал.  Правда, я тоже кидался – так что неизвестно, кто кого закидал. Ну и потом, это все же очень положительный, глубоко личный опыт. Положительный – в том, что вседозволенность этого коллектива фактически не имеет границ.



– А вы сами как относитесь к олигархам?



– Я – наверное, не отношусь. Не владею такими активами. У меня в основном пассивы. Так ничего толком и не работает. К олигархам нормально отношусь, как ни странно. Мне кажется, это все дутая история. Одна из болезней российского общества в том, что к богатым и успешным людям принято относиться плохо. Почему такая фигня?.. (Задумчиво чешет «репу». – А. В.) Вот если ты чуть поднимаешь голову, тебе начинают по ней бить.



– У вас все будет хорошо. Вы вот и линию обуви выпустили – Jump&Шнуров…



– Идея пришла российскому представительству американской фирмы Jump.



– На эмблеме белка – символ белой горячки?



– Каждый видит в ней что-то своё. Иногда мне тоже кажется, что речь идет о «белочке», но нечасто. Там еще год моего рождения есть – 1973, рыбы…



– А шнурки?



– Они присутствуют в каждом ботинке.



– Извините за прямоту, а вы на футбол летаете?



– Нет. Да я и в Питере не особенно хожу на стадион. Мне нравится смотреть повторы. А на стадионе если ты не вовремя отвернулся, то все – капут.



– Дома смотрите или в клубе?



– Дело в том, что я люблю разговаривать с телевизором – как Фантоцци. Мне этого общения, кстати, хватает. Мне очень нравится, что телевизор мне ничего не отвечает. А в клубе все же нужно какой-то диалог вести.



– Правду только телевизору и рассказываете?



– Телевизор – он не ждет правды. Я от него, кстати, тоже.



– У вас большой экран?



– У меня разные квартиры, а в них разные экраны.



– А в самой большой квартире?



– Ну, вот такой, наверное. (Шнур показывает, похоже, диагональ в 82 сантиметра. – А. В.)



– Книгу про вас одобряете?



– Книга гениальная. «Музыку для мужика» написал не просто наш поклонник, а великий журналист и музыкальный критик Максим Семеляк. А недавно мы получили сообщение от великого кинокритика Ростоцкого: «Читаю пятый раз. Плачу».



– А вы от чего плачете? Например, от какой музыки?



– Дома я стараюсь ничего не слушать. Музыка меня отвлекает. А если я что-то слушаю, то делаю это осознанно. Скорее всего, это будет Рахманинов. Второй концерт, наверное. Может быть, Led Zeppelin – мне сейчас сделали отличный подгон на DVD. Я все это, конечно, видел. Но могу посмотреть еще раз сто.



– Вас мучает, когда где-то поблизости звучит рингтон вашей песни?



– Мне сын вот сюда (Шнур демонстрирует свой мобильник. – А. В.) поставил мотивчик из «Бумера». Мне кажется, отличный ретромотивчик.



– А у него что стоит вместо звонка?



– Слушай, или Puff Daddy, или 50 Сent. Что-то такое слушает. Eminem еще.



– У вас с сыном хороший контакт?



– У нас замечательные отношения. Я не воспитываю его, он не воспитывает меня. Мы оба – состоявшиеся личности. Воспитывать нас уже поздно.



– Для его одноклассников вы – большой человек?



– Одноклассники? Не знаю. Я их не видел, слава Богу. У него есть круг общения – какие-то корешки. Но они не вместе учатся. Мне вообще не нравится вся эта истерия по поводу «Одноклассников». Я ни разу не был на этом идиотском сайте, и нет у меня большого желания видеть своих однокашек. Это какая-то «недожизнь». Если жизнь пустая, ее наполняют вот такими мыльными пузырями. А у меня она как свежий факт – только жарить и жарить.



– Одноклассники звонят? Пытаются использовать старые связи?



– Откуда они знают мой телефон? Да и нет у меня настолько старых знакомых. Все мои знакомые вон там сидят. (Шнур кивает в сторону музыкантов своей группы. – А. В.) Да и как можно воспользоваться моими связями? Ну что?!



– Все же популярность, шоу-бизнес…



– Ну и кто я в шоу-бизнесе? У меня же нет своей программы «Две звезды».



– А вдруг будет!



– Тогда буду выдвигать своих корешков, которые даже петь не умеют, – ну все как в телевизоре.



– А может такое случиться?



– Я думаю, нет. Телевизором правят… (Последнее нецензурное словцо звучит как-то устало, выстраданно. Похоже, интервью окончено…)














@темы: Рубль, ска, Сергей Шнуров, ленинград, Беседы, Шнур




«Птицу ЕМЪ», сайд-проект двух участников «4 позиции Бруно» — пожалуй, один из самых оригинальных и остроумных проектов русской хип-хоп сцены. Это неожиданный рэп от лица «униженных и оскорбленных» — прыщавых школьников, офисного планктона и геев.






В отечественном хип-хопе, который условно делится на три направления — «четкие пацаны с района», «телеги о жизни» и «интеллектуальные тексты на электронном фоне» — время от времени возникают недетские неожиданности вроде «Копов в огне», МС Василия или Ларика Сурапова (ныне miiisha). И недавно ряды светлой стороны Силы пополнил сайд-проект двух (из трех) участников «4 позиции Бруно» (Александра Ситникова и Николая Бабака), электронно-психоделической группы из Екатеринбурга. 



Альбом, безыскусно названный «Птицу СЪЕМ», — это зарисовка из жизни затюканных сверстниками детей, заводских рабочих, подростков из спальных районов, офисных служащих и почему-то гомосексуалистов.



«Птицу СЪЕМ» немного напоминает «Мальчишник». Причем не столько буквой (хотя с этим все в порядке – простенькая музыка с сэмплами из 90-х и специфические интонации читающих), сколько духом: уж очень не хочется, чтобы о таких музыкальных предпочтениях узнали немолодые уже родители, да и не все друзья мужского пола оценят вступление про «два яйца над лучшим другом», равно как и следующую за этим экзистенциальную драму.





Вообще с экзистенциальной драмой «Птицу ЕМЪ» работают так, что дай Бог каждому. Залошеный в пионерлагере Славка обнаруживает, наверное, впервые в жизни, что взрослые этой самой жизни совсем не знают. Остальным героям, впрочем, не легче. У них перхоть, они изгои, их все обманывают, или они не хотят идти в первый класс.



Тематика для песен, конечно, выбрана благодатная, а персонажи вышли крайне живые. Оно и понятно: ведь слушатели с ними давно знакомы. Наверное, единицы могут похвастаться тем, что не представляют себе героев «Птицу ЕМЪ». Ведь у всех в классе был омега-самец, или даже им был сам слушатель, все знают, кто такие гопники, просто кто-то знает их ближе; ну а историю про учителя со странностями можно услышать на каждой встрече выпускников. Разве что в шкуре гомосексуалиста доведется побывать не каждому.





В итоге перед нами альбом не воспоминаний о прошлом в традиционной для русского человека манере «раньше было лучше», а шуточный, скорее шутовской альбом-констатация «раньше было так». Иронизируя над прошлым, «Птицу ЕМЪ» не предлагают делать выводы или искать корни, а просто дают возможность получить удовольствие. Хорошо рифмуют, смешно шутят, заразительно дурачатся и делают это очень искренне. А это уже дорогого стоит.



















@темы: русский рэп, хип-хоп, Прослушка, 4 позиции бруно, Птицу емъ




Фильм, посвященный Интернет-явлению Facebook, дебютировал в топ-чартах США, сообщает BBC News.



 «Социальная сеть» – совместная работа режиссеров Дэвида Финчера (David Fincher) и Аарона Соркина (Aaron Sorkin) с Джастином Тимберлейком (Justin Timberlake) и новичком Джесси Айзенбергом (Jesse Eisenberg).



За первый уикенд проката лента собрала 23 000 000 долларов при бюджете картины, составляющим менее чем 40 000 000 долларов.



Фильм рассказывает историю веб-сайта с начала его запуска Марком Цукербергом (Mark Zuckerberg) и его лучшим другом по Гарвардскому университету.



Анимационный фильм «Легенда о Стражи» разместился на втором месте топа, а сиквел Оливера Стоуна (Oliver Stone) «Уолл-стрит: Деньги никогда не спят» переместился с первой позиции на третью. Триллер Бена Аффлека (Ben Affleck) «Город» занял четвертое место, комедия «Easy A» – пятое.
  










Единственный концерт в кафе «Бродячая Собака»!



  



7 ноября в кабаре-кафе "Бродячая Собака" впервые на новосибирской сцене выступит одна из самых оригинальных русскоязычных современных команд — группа «Кассиопея» из города Минск.






Начало концерта в 20:00


Вход — 300 рублей (продажа билетов с 18 октября)





 


Замешанная на синт-попе электронная альтернативная поп-музыка сродни "Ladytron" встретилась с наполненными абсурдноватой поэтикой текстами сродни "Н.О.М.". При этом нет никакого брутала, характерного для последних — наивный детско-мужской вокал в возвышенной воздушной манере исполняет песни-истории. Вроде бы и стеб, но настолько умный и тонкий, что многим "серьезным" артистам остается только завидовать. 


 


Душевнобольное творчество здоровых людей. Вопиющая паранормальность. Отцы белорусской фрик-сцены и отечественного квазитрэш-модерна.




В концертную программу включены песни из нового альбома группы — «Стивен Кинг и мы», который вы сможете приобрести на этом концерте!


Александр Горбачев, музыкальный критик журнала "Афиша": 


Через две недели лейбл «Снегири» выпускает в свет новый альбом белорусской группы «Кассиопея», которая, наверное, в рамках этого блога в представлении уже не нуждается. Называется он «Стивен Кинг и мы»; какая это их пластинка по счету, даже сказать затруднительно: то ли четвертая, то ли, например, вторая, то ли еще какая. Важно то, что если диск «Кассиопея» был все-таки компиляцией, такой презентацией феномена, то «Стивен Кинг и мы» — это уже именно что альбом, цельное и связное высказывание. По-моему, высказывание удачное, очень доброе и очень смешное — притом что высказывание, вообще говоря, про смерть; про нее тут поют, с ней тут заигрывают и кокетничают, ее тут как-то по-детски эстетизируют — и замечательная песня про смерть лично, которую мы тут вешали полтора года назад, тут тоже, конечно, есть (а также песня про инопланетное щупальце). «Кассиопея» стала звучать несколько воздушнее, просторнее и проще — мне кажется, что это может быть прагматически обусловлено живыми выступлениями, чтобы под минус не играть, но черт их знает. «Кассиопея» при этом не перестала звучать диковинно и несусветно: альбом одновременно примыкает к гипногоджик-попу, театрализованному психофолку и пост-обэриутской традиции, и делает все это с какой-то удивительной, изящно-неуклюжей легкостью: талантливые мужчины талантливо отдыхают.


  





Дата начала: 



07/11/2010 - 20:00




Дата окончания: 



07/11/2010 - 22:30























@темы: концерт, минск, Кафе «Бродячая Собака», кассиопея, спец-поп, Новосибирск, Музыка




Дискуссионный клуб Frontline приглашает принять участие в просмотре и обсуждении документального фильма «Звезда Афганистана»






Дискуссионный клуб Frontline приглашает вас принять участие в просмотре и обсуждении документального фильма «Звезда Афганистана» из авторской коллекции Frontline



Фильмы Frontline никогда не покажут по телевизору. Их нельзя купить в супермаркете и поставить пылиться на дальнюю полку. Даже Его Величество Интернет не сможет помочь вам в поиске этих жемчужин современной документалистики. Потому что раны, обильно посыпаемые в этих кинопроизведениях солью, еще не залечены.



Фильм «Звезда Афганистана» об обыкновенном телевизионном реалити-шоу. Организаторы уверены, что их программа ведет людей «к музыке, а не оружию». Но после 30 лет войны и правления талибов поп-культура воспринимается как настоящий вызов обществу.



Моджахеды считают «такую» музыку святотатством, талибы запрещают, и для молодежи музыка становится символом свободы. Пока свирепствуют конфликты, многие из тех, кто принимает участие в конкурсе, в буквальном смысле рискуют своей жизнью.

Более того, миллионы людей следят за ходом шоу и голосуют, посылая смс со своих мобильных телефонов в поддержку понравившихся певцов. Для многих это первый опыт демократии: голоса мужчин и женщин, представителей разных этнических и возрастных групп – равны. В старорежимной патриархальной стране, которой, по сути, остается Афганистан, это крайне смелая идея.



Беседу модерирует Александр Романовский.



8 октября в 17.30

в конференц-зале ФБ /ФГО НГТУ (v корпус, 3 этаж)

ул. Карла Маркса, 20



Координатор Frontline Новосибирск



Марина Сиволап, 8 952 930 13 91



[email protected]





Для справки:

Frontline- международный дискуссионный клуб. Основан в 2003 году лондонским жур-налистом-фрилансером Воаном Смитом. Первоначально представлял собой сообщест-во журналистов, работавших в зонах военных конфликтов. В 2006 году проект становится известен в России, благодаря совместной деятельности с Центром Экстремальной жур-налистики Союза журналистов России. В настоящее время Frontline Сlub насчитывает бо-лее тысячи членов, занятых в самых разных сферах деятельности.

С сентября 2010 года проект Frontline существует в Новосибирске.
  



Дата начала: 



08/10/2010 - 17:30




Дата окончания: 



08/10/2010 (All day)













@темы: документальное кино, FrontLine, Звезда Афганистана, конференц-зале ФБ/ФГО НГТУ, Новосибирск, Кино




Поэт Дмитрий Воденников рассказал Татьяне Злыгостевой о том, почему он больше не может существовать в блогосфере, почему читать стихи со сцены — мучительно, и зачем он тянул поэзию из интеллектуальности обратно в ад общего




                                                 — Закрыв глаза и посмотрев на свет,

 на белый свет, продольный и огромный,

скажу: — Мне было шесть,

а стало тридцать шесть,

а что там между — я уже не помню.





Дмитрий Воденников — поэт органический, кажется, саму жизнь проживающий в пространстве собственных стихотворений.  Многим он кажется парадоксальным и непостижимым: эстетство и провокационность соседствуют в нем с  самобичеванием, а дерзость — с ранимостью. В интервью Татьяне Злыгостевой Дмитрий Воденников предельно искренне рассказал о тоске, одиночестве и счастье, о том, какой должна быть современная поэзия, а также о том, почему он хотел бы сделать хороший фокус, но способен только на харакири.





— В книге «Здравствуйте, я пришел с вами попрощаться» вы писали о том, что в какой-то момент поняли: из авторских колонок, эстетских клубов и авторских передач уходит живой смысл и нужно что-то новое. Этим новым стал Интернет. И когда стоимость этого ресурса исчерпается, нужно будет искать нечто другое. Сейчас, по всей видимости, и из Интернета для вас ушел живой смысл. Теперь уже наступил какой-то новый этап развития — это другое найдено, или пока еще длится некое промежуточное состояние?



— Вы очень правильно сказали, я действительно исчерпал этот ресурс, причем исчерпал на глобальном и катастрофическом уровне. Я не могу больше существовать в этой системе (я имею в виду блогосферу, Интернет), которая раньше так много мне давала. В некотором смысле то время  было благословенным. Но потом наступил момент, когда я понял: мне нечего сказать окружающим — подделываться я не хочу, а говорить то, что я по-настоящему хотел бы сказать, мне кажется просто бессмысленным. Возникает ощущение, что все напрасно, что все это — пустое сотрясание воздуха. Последний год был для меня очень тяжелым, хотя и счастливым внутренне. Весь год я болею, не приходя в сознание. У меня было уже четыре ангины. Когда я разговаривал с одним человеком, имеющим отношение к эзотерике, он сказал мне, что ангина часто бывает связана с молчанием. И так как я не хотел болеть в пятый раз, то стал думать: нужно опять выйти в блог, нужно написать пост, заставить себя отлить свои переживания хоть в какие-то слова, но я не мог заставить себя сделать это, даже во имя отсутствия пятой ангины. Недавно я лежал в больнице и там видел потрясающего старика, он был очень красивым. Я пытался написать об этом в своем блоге. Очень долго писал текст. Писал, стирал, писал, стирал. Мучительно писал, мне кажется, это даже по тексту видно. И оказался очень одиноким в тот момент — наедине с собственным текстом. И пусть это был не ахти какой текст, а всего лишь пост про красивого и, по большому счету, страшного старика.



— Но этот текст как раз кажется очень правдивым, достоверным.



— Дай бог! Потому что у меня сейчас есть ощущение: все, что я говорю, напрасно. Никогда у меня еще не было такого одиночества, как в этом году, хотя еще раз подчеркну — он был очень счастливым. Однажды в ноябре я писал поэму «Небесная лиса улетает в небеса». Обычно я показываю черновики людям, которым доверяю, когда чувствую, что вещь уже близится к завершению. Но в этот раз уже написанную часть поэмы я никому не показал. Был ноябрь, очень холодно, ощущение какой-то воронки, постоянной ночи. И еще — у меня бывают такие периоды, когда я начинаю делать что-либо запоем. То есть, если я смотрю «Доктора Хауса», я смотрю его всего. Я не смотрю по одной серии, а скачиваю и смотрю сразу восемь. Если я научился готовить кекс (а я научился), то буду делать его каждый день — и каждый день разный. А потом словно отрубает. Или если я осваиваю камеру, то снимаю каждый день по одному клипу. А потом перестаю снимать вообще. Например, клипов я сделал сто, но об этом мало кто знает, потому что люди ленивы. В открытом доступе в ЖЖ я выложил штуки три-четыре, но на YouTube их можно посмотреть все. И у каждого из них есть своя идея — иногда шутливая, иногда серьезная, и, по большому счету, это — каждый мой день. Я никогда так сильно не сокращал дистанцию — люди, которые посмотрят эти клипы, будут действительно впущены на мою кухню.



— Это не страшно? Допускать так близко в личное пространство посторонних?



— Страшно. Но мне по-другому трудно. Мне необходим какой-то сильный позор, ощущение грани. Как только я ощущаю эту грань, то начинаю по-настоящему жить и чувствовать. И возвращаясь к тому ноябрю: я был в запое — я писал. Очень хорошо помню ту ночь: я беру и выкладываю эту часть поэмы в открытый доступ и, как всегда, закрываю комментарии. После чего выключаю компьютер. И еще раз подчеркиваю — ночь. Незанавешенное окно, его белая квадратная рама, в которой виден черный силуэт дуба. Я выключил свет. И у меня создалось ощущение, что я похоронен, лежу в могиле. Это была своего рода инициация, после которой я стал жить все время в подобном режиме. И неважно, сколько на самом деле было вокруг людей, я все равно жил в режиме одиночества. Возможно, это было неправильно, возможно, именно из-за этого я стал так много болеть, из-за этого загремел в больницу.



Возвращаясь снова к поэме — утром я проснулся и прочел сообщение от человека, которому я очень доверяю. Он писал, что текст очень сильный, но мне было уже неважно, так как после той ноябрьской ямы прошло уже двенадцать часов. И тогда я понял, что наступил период, когда я должен так жить постоянно. Не знаю, ошибся я тогда или нет. Действительно ли я должен был пройти по этой пустыне? Теперь, когда я разговариваю с близкими людьми, то часто спрашиваю: «В чем я ошибся? Что я сделал неправильно?» Мне кажется, что все-таки я должен был это пройти. Тогда я исчез абсолютно, меня просто не было, я ни для кого не существовал. И я так прожил год, но прожил его очень счастливо, был по-настоящему пронзительно счастлив. Но теперь нужно уходить из этой пустыни. И, может быть, именно поэтому я приехал в Новосибирск. В какой-то момент я осознал, что мне снова нужно выходить на сцену. И вот я согласился выступить в Новосибирске, потому что понял — мне нужно искать новое пастбище. А это поле одиночества и молчания я уже прошел. Хотя мне мучительно читать, тяжело читать. И я не вижу смысла читать так, как это делает большинство. Не хочу сказать ничего плохого о других поэтах, но у них совсем другой метод. Для них это — литература. Для них это — чтение. Для меня же — не литература, не чтение. Поэтому я не могу много гастролировать, много читать. Если я буду выходить и читать свои «Стихи о собаке», «Стихи обо всем» и «Черновик» на гастролях — это будет профанацией, позором, моим позором.  «Я стою на апрельской горе» — да что ты говоришь! Здесь постоял, там постоял. То есть это такая вещь, которую я не могу себе позволить.





— А вам не кажется, что читать стихи вслух со сцены – это достаточно бессмысленно по сути?



— Нет, я так не думаю. Здесь есть одна очень честная история. Как только я выхожу на сцену, у меня начинает дрожать все, все, что только может дрожать — нога у меня дрожит, рука, единственное, что не дрожит — голос. И когда у меня спрашивают про ощущения во время чтения, я отвечаю: «Мне плохо — до, во время и после». И мне действительно плохо, по-настоящему плохо. А когда все это заканчивается, я чувствую радость. Тем не менее мне кажется, что стоять на сцене — это очень правильно, но ведь разные люди вкладывают в процесс чтения разные смыслы. Я воспринимаю чтение как некое богослужение, а точнее — жертвоприношение. Ведь что такое жертвоприношение? Выходит жрец, перерезает овечке горло, из овечки хлещет кровь, это разделенная система — есть жрец, есть овечка. А когда человек читает стихи, то в идеале это должно соединиться — ты являешься и жрецом, и овечкой, ты берешь ножик и перерезаешь себе горло, из тебя хлещет кровь, потом ты спускаешься со сцены и уходишь. Вот как, по большому счету, это должно происходить. А для того, чтобы было именно так, нужно жить через пень-колоду. Я не имею в виду — жить плохо, я живу как никто хорошо, но при этом я не знаю промежуточных состояний: я либо в отчаянии, либо в счастье, я  вообще очень чрезмерный человек. Я и в быту такой: «Боже мой, я в отчаянии!», а потом — «Как я счастлив!» Например, «Почему звучит эта музыка с потолка?» — и я в отчаянии (это я сейчас огрубляю, поэтому выглядит немножко комично), а потом говорю: «Какое счастье — музыка замолчала». Я считаю, что для меня это правильная система. И если ты по-настоящему выстраиваешь свою жизнь через пень-колоду, через эти крайние состояния, то выход на сцену будет именно таким, как я его сейчас описываю.



— Может быть, потому, что вы не находитесь внутри потока современной литературы, вам легче увидеть, что же такое актуальная поэзия. Вам проще посмотреть на ситуацию со стороны. В Новосибирске сейчас часто проходят дискуссии на эту тему, причем иногда высказывания доходят до крайности, вплоть до того, что если человек пишет в рифму, то это уже не актуальная поэзия.



— Я действительно не стою в этом потоке, притом считаюсь одним из актуальных авторов.  Но сразу могу сказать, что поэты, приехавшие на фестиваль «Поэмания», — одни из лучших. Федор Сваровский — отличный, замечательный поэт. Чепелев стал для меня настоящим открытием. К вопросу о пне-колоде: это состояние для меня чревато некоторым высокомерием, действительно есть у меня такой недостаток. Для того чтобы ко мне пробиться, нужно многое сделать. И получается, что я могу пропустить что-то очень важное. Вот, например, я пропустил Чепелева. Я понимаю, что Василий Чепелев пишет и читает уже очень давно, и все его знают, а я вдруг только сейчас услышал эти потрясающие вещи. У меня есть, конечно, некоторые претензии к выступлению: он закончил таким пронзительным, по-хорошему бесстыжим текстом, и, вместо того чтобы после этого уйти со сцены, потом еще десять минут читал. Вот, как говорится, за что оперу не люблю — человека убивают, а он еще 10 минут поет. У меня есть претензии к этому, но сам Чепелев как поэт стал для меня настоящим открытием. Он для меня представляется таким же важным явлением, как и Кирилл Медведев. Причем я достаточно равнодушен к верлибру как таковому, потому что часто стихи, написанные верлибром, бывают невнятны.  Львовский — очень хороший поэт, у него отличные тексты. К стихам Дмитрия Кузьмина я отношусь очень положительно, хоть он сам лично меня недолюбливает. И здесь нужно понимать, что необходимо разделять их систему и их тексты. Вот, например, я услышал за столиком, как зашел разговор о Кирилле Медведеве. И понял, что претензии к нему имеют идеологический характер. Это неправильно, потому что Кирилл Медведев — сильное и очень глубокое явление мировоззренческого характера. Он, условно говоря, пытается быть совестью нации, хотя нация его не знает. Выдерни из него эту совесть нации, получится как будто бы комическая история про то, как он пытается быть Львом Толстым, не имея славы Льва Толстого. Но из него это невозможно выдернуть, потому что от этого развалятся тексты, развалится само явление Кирилла Медведева. И пусть он немного комичен, но это трагический комизм. Это настоящий подвиг.





— Но ведь в этом и суть: человек сам чувствует, что он имеет право сказать. И чувствует не потому, что кто-то дал ему право, а потому, что ощущает эту возможность в себе самом.



— Да, в этом-то и есть суть. Подобный зазор и позволяет ему быть явлением. Я когда-то кому-то сказал на кухне, что все годы своей поэтической деятельности я занимался утопией. Я думал: одним своим усилием могу сделать то, что не может сделать никто. Если перевести это на язык физики, то получится так: наша вселенная расширяется, а потом сужается — объективный закон. Но для меня не было такого закона. Появилась идея: поэзия не нужна. Все очень быстро приняли этот факт и использовали по-своему, для своих стратегий и тактик. А для меня не существовало этого факта ненужности поэзии. Я потому сейчас об этом говорю, что я тоже комичен: на протяжении 15 лет своей литературной жизни я соединял расширяющуюся вселенную или, наоборот, разъединял сужающуюся. Но это невозможно, не в человеческих силах. А мне казалось, что я это делаю. Мне казалось, что вся эта вселенная (поэзия) держится на одном моем ожесточении воли, одним моим желанием. Мне казалось, что одним своим «нет» или одним своим «да» я могу вернуть поэзии ее статус. Одним своим существованием. Одним своим ожесточением. Прошло 15 лет, и оказалось, что все это невозможно. Я такой Савонарола, понимаете. Мне думалось, что я впереди планеты всей, а оказалось, что я абсолютный ретроград. Я тот, кто тянет поэзию из клубов для своих, из интеллектуальности обратно в ад общего. Вот, может быть, причина того, почему я ушел. Я понял, что ничего не сделал. Я, конечно, что-то сделал для себя, но, по большому счету, просто превратил свое имя в жупел. А, ну да, Воденников, нарцисс. На самом деле я не занимался вообще нарциссизмом, я занимался тем, что делал поэзию великой, я показывал, что есть прямое высказывание,  показывал, что на самом деле можно писать любовную лирику, возвращал поэзии некую широту. Так вот — всего этого делать не надо было. Я оказался в этой позорной, пошлой, дурацкой роли. И в личной жизни тоже, как в фильме «Тот самый Мюнхгаузен»: «Давайте и в личной жизни, барон, без фокусов». К тому же во мне действительно есть эта имперскость, королевскость. И из-за этого я очень сильно пролетаю иногда. Я бываю слишком высокомерным, слишком заносчивым. Мне кажется, что все крутится вокруг меня. А получается, что я все не то делал. И для меня было озарением, когда я понял, что не смогу всю вселенную держать. И как теперь жить — я не знаю, но думаю, что проиграл. И сейчас мне нужно научиться жить в реальном мире. Но, скорее всего, опять буду жить какими-то химерами.





— Но ведь все ваши публичные выступления, к примеру, в «Школе злословия», выглядят так, будто вы существуете в пространстве своего собственного стихотворения. И действуете по его внутренним законам, а не по законам пространства, в котором вы находитесь. То же самое можно сказать о статьях, эссе: вы пишете так, как считаете нужным писать, а не так, как положено по жанру. Это для вас тяжелый труд или очень органичная вещь?



— Это очень тяжело, очень стыдно. Я долго приходил в себя после передачи «Школа злословия», хотя я вообще очень люблю Татьяну Толстую, это действительно мой любимый современный писатель. Кстати, мне кажется, она к тому же писатель непонятый. Но, безотносительно этого, я приходил в себя неделю после передачи. Не потому, что у меня слабые нервы, нервы у меня как раз достаточно сильные. Просто мне было безумно стыдно, было ощущение какой-то лжи. Лжи, исходящей именно от меня. Естественно, я не смотрел эту программу. Видел только часть, когда я читал «Черновик», и это было чудовищно. Я видел на экране очень близко лицо, оно было страшным — человек с закрытыми глазами, который вот-вот умрет. Но если отвечать конкретно на ваш вопрос (такой сеанс разоблачения) — мне очень сложно делать то, о чем вы говорите. Когда я писал эссе в «Русскую жизнь», было ощущение, что я абсолютно вывернут и выжат, и не из-за своей редакторской деятельности (я был там литературным редактором), а из-за своей писательской работы. Можно сказать, хорошо, что она закрылась, хотя это был отличный журнал, журнал-легенда. Когда я писал эти эссе, мне казалось, что у меня горит кожа. А все потому, что я писал вещи, которые нельзя писать. Я просто не могу по-другому. Но это только потому, что я бездарен. Не могу поддержать нормальную беседу, не могу говорить об искусстве, потому что самоцентричен, потому что многого не знаю, потому что плаваю в очень многих вещах. Только сейчас начинаю делать открытия для себя, например, в живописи, я на самом деле в каких-то вещах очень невежествен. Дело в том, что у меня какие-то дырки в мозгу, я забываю элементарные слова, не способен поддержать разговор. Круглый стол, например, у меня перейдет либо в балаган, либо в какую-то трагическую неуместность. Более того, я не смогу долго общаться, потому что очень быстро выдохнусь. Не могу разговаривать в течение пяти часов на одну тему, а потом на другую. Это от бездарности, это правда от бездарности. Я бы очень хотел написать какую-нибудь прекрасную статью — так, как Евгения Пищикова пишет. Или как Дима Быков — с блеском эрудиции. Или написать какой-нибудь веселый пост, как у Темы Лебедева. Мне бы очень хотелось быть тем, кем я быть не могу. Единственное, что я на самом деле могу делать —  выворачиваться наизнанку, но это нельзя назвать профессионализмом, это не есть достоинство. Образно говоря, я делаю себе харакири каждый раз только потому, что не могу по-другому. Не могу выйти и показать настоящий фокус, не могу пройтись по проволоке по-настоящему. То есть не в состоянии показать хороший цирковой номер, могу только выйти и разрезать себе живот.





— И все-таки давайте попытаемся вернуться к вопросу о современной поэзии. Что должно присутствовать в текстах, чтобы они были по-настоящему современными?



— В текстах обязательно должна быть подлинность. Как только ты начинаешь рассказывать подлинную историю о себе, то сразу понимаешь, что очень трудно врать про себя, понимаете? Но есть еще один нюанс — дело и в языке, который выбирает пишущий человек. Например, я верю в то, что попсовые песенки большинство людей, которые этим занимаются, поначалу пишут искренне, пытаются что-то свое, личное, в них вложить. Они хотят выразить подлинное чувство любви, только берут для этого общие слова. Поэтому современному поэту необходимо понимать, что такое современный язык, а современный язык никаким образом не связан напрямую ни с рифмой, ни с верлибром. Вот что такое аранжировка? Например, вы включаете радио, слышите только первые слова, но уже понимаете, что это радио «Шансон». Или вдруг вы услышали джаз и сразу поняли — это джаз. Или вы услышите песню «Эти глаза напротив» и сразу поймете, что это 60-е годы. Или просто возьмите какую-нибудь по-настоящему любимую вами современную песню: вы видите, что там есть момент подлинности, есть искренность и глубина, но все это создано другими, новыми средствами. Но как быть внутренне актуальным (в хорошем смысле этого слова), я не знаю, правда. Мне очень трудно это объяснить. Например, что может быть старомоднее блюза? Но его можно сыграть так, что он будет звучать современно. И одновременно может быть неактуальным и старомодным, к примеру, рэп. Или вот Джанис Джоплин до сих пор воспринимается, как нечто совершенно невозможное, современное. Или у Аллы Пугачевой «Сонет Шекспира» — предельно современная музыка. Или другой пример: у меня очень много молодых знакомых, а у них, конечно, свои кумиры, та же Земфира. Мне ставят запись, где она исполняет свои старые песни в новой аранжировке. Видно, что она очень старается быть современной, сделать современную переделку, но получается мертвая вещь. А первые варианты этих песен до сих пор живы. И неважно, попса это или не попса. Слушаешь песню «Я искала тебя» и понимаешь, что это пахнет апрелем, пахнет почками, пахнет свежей травой. То есть песня живет и дышит. Любая попытка ее осовременить будет невозможна, она будет пахнуть пылью, только уже не апрельской пылью, а пылью из комода. Так и со стихами.



Но я действительно не знаю, как достигается ощущение современности. Тем более одного сознания, что ты пишешь что-то искреннее, недостаточно. Ведь можно на полном серьезе думать, что ты делаешь нечто искреннее, а на самом деле ничего искреннего ты не говоришь. Это самообман. На одной только подлинности тут не уедешь, подлинность — очень хитрая вещь. Человеку кажется, что он что-то настоящее вынимает из себя, а он, может быть, всего лишь выкладывает из кармана брелок. Есть принципиальная разница — достаешь ты у себя из желудка что-то или из бокового кармана. Поэтому искренность — тоже не панацея. Я не знаю, как делаются настоящие стихи, правда. Я знаю только, как я их делаю. Знаю, что если я захочу написать стихотворение, у меня ничего не получится. Все, что я могу сделать, —  создать себе условия для написания стихотворения, то есть загнать себя в пятый угол. Это состояние, близкое к муке. А как делают другие, я действительно не знаю. 



Фото Михаила Кожевникова






















@темы: верлибр, Кирилл Медведев, литература, актуальная поэзия, Беседы, Дмитрий Воденников, черновик




Адриан Колер (Adrian Kohler) и Бейсил Джонс (Basil Jones), создатели и фронтмены южноафриканского кукольного дуэта Handspring, столкнулись с довольно сложной задачей: как создать что-либо неординарное после успеха спектакля «War Horse» по роману Майкла Морпурго (Michael Morpurgo), рассказывающего о Первой мировой войне, сообщает The Guardian. Постановка все еще с успехом проходит в лондонском Уэст-Энде. Беспрецедентно натуралистичные куклы лошадей, созданных для шоу, продолжают удивлять зрителей.



Однако единственное животное, которому нашлось место в их новом шоу «Or You Could Kiss Me», – старый пес со слезящимися глазами. Остальные герои – люди-куклы, в отличие от гигантских кукол из «War Horse» сделанные меньше, чем в натуральную величину.

Handspring работают над спектаклем совместно с автором, драматургом и режиссером Нилом Бартлеттом (Neil Bartlett), написавшим сценарий о взаимоотношениях гей-пары, которые длятся всю жизнь. Колер и Джонс играют героев в настоящем, а марионетки изображают их в прошлом, а также в будущем, 67 лет спустя, когда один из героев умирает. Куклы поразительно реалистичны, трудно устоять от соблазна пожать им руку.



Handspring хотели, чтобы их новая работа была посвящена отношениям между двумя мужчинами, но вне политического и социального контекста. Колер говорит, что спектакль – это «неизвестная сторона жизни геев, которые прожили вместе до самой смерти».



Бартлетт, который прожил со своим партнером 22 года, в своем сценарии намекает на отношения между Колером и Джонсом. Как и персонажи спектакля, они вместе с 1971 года. «Никто, кроме нас, не знает, что в пьесе рассказана правдивая история», – говорит Бартлетт.



Для Handspring это шоу – эксперимент, который покажет, могут ли куклы играть ведущую роль в человеческой истории. Однако Бартлетт убежден в их необходимости: «Они альтер-эго персонажей, они могут делать вещи, которые актерам сделать было бы не под силу: летать по воздуху, плавать под водой. Кроме того, у них особые взаимоотношения с аудиторией».




  










В своем новом фильме «Край» Алексей Учитель окончательно распрощался с психологизмом и хотя бы отдаленным правдоподобием происходящего. Остались лишь медведи, баня, свирепый Машков и паровозы, которые ведут себя и то более осмысленно, чем персонажи






Когда талантливый режиссер вдруг впадает в маразм и начинает снимать изумительное в своей бездарности кино, этому невольно пытаешься найти объяснение. Хоть как-то хочется оправдать талантливого режиссера. Например, можно предположить, что Сэм Мендес, создатель гениальных картин «Красота по-американски» и «Дорога перемен», на 44-м году своей жизни просто сошел с ума или разум ему временно помутил тяжело протекающий кризис среднего возраста. Однако предположить, что Алексей Учитель, один из лучших российских кинематографистов, просто взял и тронулся умом, увы, означало бы сделать ему комплимент. К «Краю» Учитель уверенно приближался уже давно, еще, будем честными, со времен «Прогулки», а предыдущий фильм режиссера — «Пленный» — окончательно подтолкнул его к этому самому опасному краю, где заканчивается пространство авторского кино и начинаются унылые и схематичные спекуляции на «актуальную тему». Такой вот каламбур.



Советское ностальжи — это модно и актуально, впрочем, ничего плохого в том нет — лучшие отечественные фильмы последних лет отсылали нас в недалекое советское прошлое, образовавшее податливую почву для рефлексий российских кинематографистов. Вспомнить хотя бы чудесную ленту Николая Досталя «Петя по дороге в Царствие Небесное» или «Бумажного солдата» Алексея Германа-младшего. Ностальгировал по ушедшей эпохе и Учитель — в переломной для своей карьеры ленте «Космос как предчувствие», ностальгировал экзальтированно, вдохновенно и искренне. В «Крае», последнем фильме режиссера, спродюсированном Константином Эрнстом, продолжающим заигрывать с авторским кинематографом, от этого не осталось и следа. Остались лишь паровозы, медведи, русская баня и свирепый Машков, призванный своею колоритною персоною изображать непредсказуемую и загадочную русскую душу.





Край — это такой таежный поселок, послевоенное вольное поселение, где живут враги народа. Живут, как и полагается в фильмах про русский народ, дико и грязно, аки звери. Детей привязывают к стулу, чтоб «далеко не убежал», в женской бане дерутся, потрясая обильными телесами, а в качестве анестезии вместо морфина заливают самогон. Но вдруг привычное течение жизни посельчан нарушает приезжий машинист, бывший фронтовик и вообще загадочная угрюмая личность по имени Игнат (Владимир Машков), который вместо приветствия раздает всем по морде, сразу же берет себе в бабы местную дородную красотку Софью (Юлия Пересильд) и, свирепо вращая глазами, начинает устанавливать в поселке свои порядки. Однако местное сообщество суровому Игнату, в чьем образе натужно слились и звериная тоска лишнего человека, и молчаливая злоба вечного инородца, быстро наскучивает. И он отправляется в тайгу — на поиски заброшенного паровоза, в котором обнаруживает брыкливую немку юных лет (Аньорка Штрехель), похожую на лешего, которая, оказывается, прокуковала там всю войну.



Но все это, кажется, на самом деле не более чем антураж, ведь Учитель и автор сценария Александр Гоноровский задумали всю эту интермедию с контуженым фронтовиком и советско-немецкой запретной любовью ради того, что на рекламном плакате фильма зовется «захватывающим экшном». Полфильма герой Машкова гоняет на паровозе по встречке, с каким-то непонятным остервенением соревнуясь в этом деле то с другим машинистом (Вячеслав Крикунов), то с заезжим комендантом НКВД (Сергей Гармаш), таким же припадочным, как и он сам.





Пожалуй, больше в новой кинокартине Учителя смотреть определенно не на что. Паровозы выглядят и ведут себя и то более эмоционально и осмысленно, чем персонажи, напоминающие секту каких-то бессмысленных и беспощадных фриков, среди которых особенно преуспел в дегенеративных кривляньях герой Евгения Ткачука, вообще-то талантливого актера, которого для большого кинематографа недавно открыл Антон Борматов в фильме «Чужая». Машков же, кажется, вообще не счел нужным играть хоть что-то — зачем, ведь затертое амплуа бешеного дикаря да паровозы сами вывезут. Поэтому весь фильм он просто ходит грязный, злой и раздувает ноздри. Лишь одна актерская работа спасает ленту — роль молодой актрисы Аньорки Штрехель, играющей немку: пусть в той же степени абсурдная и даже, пожалуй, венчающая происходящее фрик-шоу, но эмоциональная, живая и психологичная.





Очень хочется спросить создателей фильма: на что нам, собственно, сдались паровозы? Потому что главным спонсором фильма выступили ОАО «РЖД», заказавшие эдакий винтажный корпоратив для широкого проката? Или потому что сценарий писал Гоноровский, который уже поднаторел в другом бессмысленном фильме про паровоз и полоумных провинциалов («Железная дорога» Алексея Федорченко)? Или, быть может, кому-то это интересно? Если создатели рискнули предположить последнее, то им следовало утрудить себя хотя бы относительным правдоподобием и в рамках приличий аккуратным обращением с историей, а не выдавать развесистую клюкву, настолько чудовищную и запущенную, что просто лень уличать в профанации по пунктам. Достаточно сказать, что если бы буквально каждый герой в действительности совершал те действия, которые ему положены по сценарию, вся история, рассказанная в фильме, незамедлительно накрылась бы медным тазом: суровый машинист тут же бы получил 10 лет срока, комендант НКВД, в одиночку размахивающий пистолетом перед озверелой толпой, даже бы не доехал до поселка, будучи порванным на клочки в предыдущем таком поселении, а от гонок на паровозах пришлось бы и вовсе отказаться, так как в сибирской таежной глуши образца 1945 года, к сожалению, найдется разве что корявая одноколейка.





И уж, конечно, неподдельным патриотизмом веет от решения российского оскаровского комитета, выдвинувшего «Край» на премию «Оскар». На Западе явно придут в этнографический восторг и от яичницы, поджаренной на лопате, и от медведя, распятого на паровозе вместо красной звезды, и от необузданных выходок этих диких русских, которые все делают как в хлеву — что совокупляются, что в языческом экстазе пожирают медведя. Не поскупились создатели картины и на лубочные гэги, щедро рассыпанные по всему фильму. Надо полагать, особенно западного зрителя позабавит чукча (Александр Баширов), словно сбежавший из расхожих анекдотов. 



Но больше всего печалит то, что снял «Край» не кто-нибудь, а Алексей Учитель, режиссер, эстет и интеллектуал, когда-то создавший «Манию Жизели» и «Дневник его жены» — тонкие и полные психологизма драмы, куда более изящно и болезненно вскрывающие русский менталитет. Десять лет назад «Дневник его жены» — лента о жизненной драме Ивана Бунина — попадала в оскаровский шорт-лист в номинации «Лучший фильм на иностранном языке», но награду не получила. С тех пор эксперименты Учителя приобрели привкус расчета с явным прицелом на Запад. Не вышло с «Прогулкой», снятой в модном европейском стиле, — значит, надо посмачнее ударить по струнам диких аутентичных страстей a la russe. Вместо полутонов Евгения Миронова, Галины Тюниной и игры на открытом нерве Андрея Смирнова Юлия Пересильд просто покажет в бане сиськи, а выпученный Машков двинет кому-нибудь в бороду. Учитель как режиссер даже не скурвился — он просто потерял лицо, что для человека творческой профессии самое скверное.
  



Фото: Централ Партнершип


























@темы: РЖД, Дневник его жены, Край, паровоз, Алексей Учитель, Александр Гоноровский, Аньорка Штрехель, Евгений Ткачук, Мания Жизели, Юлия Пересильд, Оскар, Космос как предчувствие, тайга, Кино, Владимир Машков, Гармаш


Корпорация Adobe запускает виртуальный Интернет-музей, который возглавит художник Тони Аурслер (Tony Oursler), сообщает ресурс ARTINFO.





Много лет художники прибегали к помощи программы Adobe Photoshop для создания своих работ, особенно активно пользуясь инструментами для ретуши фотографий и создания стилизаций. В настоящее время компания намерена предоставить место для выставки арт-работ, созданных при помощи пакета Adobe CS: 6 октября корпорация представит первый в мире Интернет-музей, который будет открыт 365 дней в году. Работа музея под названием «Adobe Museum of Digital Media» начнется с выставки видео-художника Тони Аурслера (Tony Oursler), а этой зимой на экспозицию попадут работы японской художницы Марико Мори (Marico Mori).





Сам музей будет занимать виртуальное здание, «спроектированное» архитектором Филиппо Инноченти (Filippo Innocenti) и продюсером Пьеро Фрескобальди (Piero Frescobaldi). Чтобы позволить пользователям совершать экскурсию, перемещаясь по музею, в Adobe специально для этого разработали виртуальные «глаза и уши», которые плавают по экрану – полупрозрачный глаз сродни глазному яблоку Эмерсона, напоминающий нечто среднее между медузой и цветком. Над пространством музея возвышаются башни, в которых разместится архив прошлых выставок, которые будут всегда доступны для просмотра. Так что зрители смогут посещать цифровые галереи еще долго после их официальной даты закрытия.





Первая выставка Аурслера под названием «Uncanny Valley» – о взаимоотношениях человека с Интернетом, а также о влиянии человеческого сознания на физический мир. Интернет будет представлен интерактивными 3D блок-схемами, которые посетители музея смогут протестировать.
  










Питерский поэт Егор Камбоджа — о девальвации понятия «музыка», о том, почему в современных партитурах жизни гораздо больше forte, чем piano, в чем различия и сходства между музыкой и математикой, и можно ли гармонию измерить алгеброй






Напомню немного тем, кто успел подзабыть, что группой Ли над полем К (K = R или С) называется группа G, снабженная структурой дифференцируемого (то есть гладкого) многообразия над K, причем отображения mul и inv, определенные так:



mul :G x G → G ; mul(x,y) = xy,

inv: G → G ; inv x = x



@темы: Музыка




Сергей Чернышов — о том, почему глупо драться из-за банки сгущенки и почему настоящие герои всегда идут в расход




Энди Уорхол «Принцесса»

  



Мы все в детстве читали сказки, верно? В сказках все как положено — принцесса тыкает пальчиком, рыцарь в сверкающих латах при огроменном мече в зарубках бросается кромсать драконов и тащить мешками их рогатые головы к ногам возлюбленной. Девочки всегда хотят быть принцессами, мальчики рыцарями, когда наоборот — время прибегнуть к чудесам современной хирургии или податься в модельный бизнес.



Будучи юношей романтическим, мотался я в свое время в археологические экспедиции — под палящем солнцем мышцам моим и воле предстояло закаляться до уровня оружейной стали, превращая меня тем самым в мужчину. Как-то раз в славном городе Дубровицы, что в Подольской области (там мы выкапывали все, что осталось от вятичей образца XIII века), в процессе вылазки за продуктами в местный универмаг попали мы с двумя товарищами на гоп-стоп.



Здесь стоит воздать хвалу деликатности и миролюбию тамошних гопников — господа почти без мата предложили нам поделиться покупками (о деньгах речь даже не зашла), взяли сгущенку и пачку печенья «Юбилейное» и ушли с миром. Характерно, что «обуватели» уступали нам числом — было их двое и были они в жировых складках супротив нашей троицы поджарых молодых тел. Тем не менее никто из нас о драке даже и не заикнулся — глупо было бы драться из-за сгущенки, правда?



Как истинные мужчины, стали друзья мои искать своей пассивности оправдания, и они таки нашлось. Было постановлено, что если бы мы проявили вдруг агрессию к этим авантюристам, в силу их местности и нашей чуждости сбежалась бы к ним на подмогу вся тамошняя фауна, а то и флора, чего доброго — дома ведь и стены помогают. Доводом вторым шло заключение о том, что мы-то скоро уедем, а вот экспедиции нашей (в основном женского состава) тут еще жить и жить. Не гадь, где ешь то есть. Но самое интересное: ораторы мои горячо уверили меня в том, что будь с нами дама — и дрались бы они до последнего зуба.



Думаю, и хорошо оно, что дамы не было. А то и впрямь огребли бы за сгущенку да еще и честь девичью на кон поставили неосмотрительно. Что характерно, практически любой мужчина в подобной ситуации мыслит примерно так же — вот была бы принцесса, можно было бы и рискнуть, а раз нету, то и нечего выпендриваться. Практика криминальной хроники, в гуще которой я проварился последние полгода, показывает, что и с дамой головы драконьи рубить не спешат. А если и спешат, то однозначно халтурно — только ситуацию усугубляют.



Но один мой знакомый героизм, вопреки статистике, проявил. Вечером, перекуривая на балконе, он увидел двух мужланов, пристающих к его жене, идущей с работы. И конечно, кинулся спасать супругу, захватив с собой нож для храбрости. Когда ему сломали руку, нож оказался кстати — он его выставил перед собой и «бык» очень неаккуратно напоролся на него грудью. Тут-то статистика свое и взяла: приехали милиционеры и посадили рыцаря на 9 лет. Потому что верно говорит знакомый мой опер, приторговывающий лицензиями на «огнестрел»: чтобы доказать самооборону, надо убить всех врагов и вырезать глаза свидетелям.



Мораль здесь простая и затертая — на каждого рыцаря-змееборца «Гринпис» найдет управу, а нормальные герои всегда идут в расход. Умнее противника надо быть, господа, умнее. Но не в ущерб чести, конечно. Остается только вопрос у меня открытым: почему принцесса в жестокой сказке по имени Жизнь выступает оправданием?
  












@темы: Колонки, принцесса




В Британии откроется необычный оперный театр, сообщает The Observer. Паб «King's Head» в следующем месяце превратится в музыкальный театр под руководством знаменитых меценатов Джонатана Миллера (Jonathan Miller), Джоанны Ламли (Joanna Lumley), Алана Паркера (Alan Parker), Тома Стоппарда (Tom Stoppard) и ведущей актрисы Уэст Энда Дженни Ди (Janie Dee). Режиссером театра станет скандальный драматург Марк Равенхилл, автор «Shopping and Fucking» и «Mother Clap's Molly House».



Оперы, поставленные без академического пафоса и в чрезвычайно интимной обстановке, ориентированы на аудиторию, которой, вероятнее всего, классическое оперное искусства чуждо. Создатели The Little Opera House в бывшем «King's Head» также преследовали и более прагматичную цель – за счет минимальных накладных расходов на постановки сделать билеты максимально дешевыми. Высокие цены, которые отличают европейское оперное искусство, – это, по мнению Миллера, «аморально» в нынешних неблагоприятных экономических условиях.



«Мы живем в совершенно несправедливом обществе», – заявил известный 76-летний режиссер. – «В этой стране очень много обездоленных, в то время как на оперные декорации тратятся огромные деньги. В этом есть нечто аморальное».



«King's Head» на севере Лондона зарекомендовал себя в качестве маяка для экспериментальных художников и прочих арт-деятелей. Он был открыт еще в 1970 году американским импресарио Дэном Кроуфордом (Dan Crawford). Вдова Кроуфорда Стефани Синклер (Stephanie Sinclaire) в настоящее время передала должность художественного руководителя Адаму Спредбери-Махеру (Adam Spreadbury-Maher), австралийскому режиссеру и продюсеру, который в прошлом году поставил спектакль «Богема» в пабе в Килберне, где его работу заметил Миллер. Теперь Спредбери-Махер планирует создать несколько новых постановок, в том числе «Lulu» Берга.



Новый сезон в Little Opera House начинается 6 октября с «Севильского цирюльника», затем состоится премьера версии оперы «Мадам Баттерфляй» Пуччини – с ледибоем в роли Баттерфляй и пилотом «American Airlines» – в роли ее любовника Пинкертона. Равенхилл специально для the «King's Head» напишет и поставит две новые оперы в 2011 году.



Максимальная цена билетов составит 15 фунтов – таким образом новая опера в «King's Head» попытается сломать социальные барьеры и стереотипы в оперном искусстве.
  










Все чаще театральные постановки переступают стены театров – чтобы достичь свежего и мощного эффекта, режиссеры экспериментируют с различными нетрадиционными пространствами.



В одном только Лондоне спектакли ставили в заброшенных тоннелях, на железных дорогах, под арками и даже на автостоянках… Теперь же очередь дошла до боксерского ринга – именно там поставили пьесу «Beautiful Burnout», сообщает BBC News.



Великий спортивный комментатор США Говард Косел (Howard Cosell) писал в своей автобиографичной книге «I Never Played the Game»: «Бокс – это драма величайшего масштаба». «Beautiful Burnout», пьеса Нового Национального театра Шотландии, довела это заявление до его логического завершения, когда ее запустили на сцене Йорк-холл в восточной части Лондона.



Боксерский зал, выстроенный и декорированный в стиле викторианской эпохи, принимал легендарных британских гладиаторов, таких как Крис Ойбанк, Рикки Хаттон и чемпиона мира в супертяжелом весе Дэвида Хэйа.



Впервые на главной арене спортзала состоится театральная постановка. Новая пьеса повествует о карьерах пяти молодых боксеров и их седом тренере, действие происходит на квадратной платформе, по размерам совпадающей с профессиональным боксерским рингом. Аудитория располагается по трем сторонам ринга.



«Идея в том, чтобы зрители могли наблюдать за действием пьесы аналогично боксерскому матчу», – говорит режиссер Скотт Грэм (Scott Graham). – «Однако это ненастоящий ринг, его не опоясывают канаты. Мы не хотели использовать веревки, потому что они символ того, что насилие ограничивается рингом. Мы же хотели показать, что оно может распространиться за пределы ринга. Это больше впечатляет аудиторию».




  










Выставка стихов и фотохроники от фестиваля «Сибирский Шестиструнный Андеграунд» (2001-2009) в Глобусе




Традиционный весенний фестиваль «Сибирский Шестиструнный Андеграунд» согреет вас этой осенью добрыми стихотворениями и тёплыми воспоминаниями!



 




 


Выставка стихов и фотохроники «С.Ш.А.» (2001-2009) — «ОСЕНЬ ТЕПЛА» — откроется в новосибирском молодёжном театре Глобус. 


 


Открытие состоится 30 сентября в 18:00.


Место проведения выставки — выставочный зал в верхнем зрительском фойе.


 


Во время открытия вы услышите авторские исполнения выставленных поэтических работ, и возможно наш вечер будет немного разбавлен акустической музыкой от участников «С.Ш.А.».


 


Кроме того, организаторы фестиваля расскажут о его истории, иллюстрируя свои рассказы выставленными фотографиями. Вы узнаете о том, как возник и развивался фестиваль, с какими трудностями сталкивался на своём пути, чего достиг и в каком направлении развивается в данный момент.


 


Участники беседы о фестивале «С.Ш.А.»:


 


КОСТЯ ФЁДОРОВ — один из авторов идеи и первых организаторов фестиваля;


АЛИНА МОРКОВИНА — один из авторов фестиваля и его регулярный участник;


МАРИЯ БЕЗДЕНЕЖНЫХ — соорганизатор «С.Ш.А.» в 2002-2004 годах;


КАИН — постоянный участник, организатор последних «С.Ш.А.»;


БЛЭК — постоянный участник, организатор последних «С.Ш.А.», координатор по развитию фестиваля.


 




 


Bonus:


Только на открытии вы сможете приобрести фестивальные поэтические сборники и диск «Даже не джаз» за символические копейки!


Дата начала: 



30/09/2010 - 18:00




Дата окончания: 



21/10/2010 - 18:00

























@темы: поэзия, выставка стихов, С.Ш.А., сибирский шестиструнный андеграунд, Театр «Глобус», Новосибирск, Литература




Пища и продукты питания – эта та сфера, до которой дизайн как таковой еще не успел добраться. Однако надвигающийся глобальный продовольственный кризис может все изменить, сообщает The Guardian.



Мы уже вплотную приблизились к глобальному кризису продовольствия, к середине века население мира вырастет почти на 3 млрд. человек. Когда это произойдет, индустриализация и генетическая модификация пищевых продуктов, вероятно, станут более распространенными явлениями, чем сегодня.





Идея дизайна продуктов не нова. Макароны – пример пищевого продукта, для которого на протяжении веков придумывали сотни форм. Филипп Старк (Philippe Starck) разработал новые формы макаронных изделий в 1980-е годы.



Мы не привыкли считать пищу арт-объектом, и все же нам нравится, когда знаменитые повара рассматривают ее в таком ракурсе. Творения Хестона Блюменталя (Heston Blumenthal) (ресторан «The Fat Duck»;) и Феррана Адриа (Ferran Adria) («El Bulli»;), созданные при помощи жидкого азота, не могут не поражать воображение, даже если большинство из нас никогда их не попробует. Направление «молекулярной кухни», адептами которой они являются, основано на принципах проектирования, таких как переосмысление общепринятых норм и приоритетов потребителей. С помощью разнообразных технологий привычный нам продукт видоизменяется до неузнаваемости – в своей тарелке вы можете обнаружить мороженное из селедки, прозрачные пельмени, яичницу с фруктовым вкусом или арбузную икру.





Удивительно, но сегодня очень мало дизайнеров работают с пищевыми продуктами. Самый известный из них – каталонец Марти Гиксэ (Martí Guixé;). Уже более десяти лет он экспериментирует с дизайном пищи. Он создал концептуальный ресторан Foodball , где все блюда подаются в форме шара. Его фирменное блюдо – горошек с изображением женщины; Гиксэ делал торты в виде круговых диаграмм.



Орон Каттс (Oron Catts), бывший промышленный дизайнер, который в настоящее время работает в лаборатории синтетической биологии в Университете Западной Австралии, в 2002 году вырастил стейк. Для этого он использовал клетки нерожденных овец. Его стейк оказался довольно резиновым, но Каттс и не стремимся к безупречному вкусу блюда.



Джеймс Кинг (James King), недавний выпускник Лондонского Королевского Колледжа Искусств, довел работу Каттса до своего логического завершения. Интерактивный дизайнер, Кинг задался простым вопросом: если стейк не произведен из говядины, то почему он обязательно должен выглядеть как стейк? Ведь ему можно придать эстетические, абстрактные формы. Его «МРТ стейк» выглядит как нечто среднее между котлетой, головным мозгом и актинией.



Конечно, работы таких дизайнеров, как Кэтс и Кинг носят спекулятивный характер, однако подобные эксперименты поднимают интересные вопросы, связанные с будущей ролью дизайнеров в пищевой промышленности. Традиционно их роль сводилась к созданию красочной упаковки для продуктов питания. Ученые считают, что через десять лет производство искусственного мяса станет коммерчески выгодным и реализуемым проектом. Эти обстоятельства поставят перед дизайнерами новые задачи, связанные с разработкой дизайна не только упаковки, но и самого продукта.










Михаил Пискунов – об истории фантастической литературы, о гуманитарном снобизме и о том, почему ажиотаж вокруг фантастики пришелся на 1950-е – 70-е годы, а сегодня мы наблюдаем вырождение жанра




Rowena Morrill

  



Фантастика — это в некотором смысле непонятный книжный жанр. C одной стороны, горы печатной макулатуры, где герои, вооруженные бластерами, мужественно и героически превозмогают козни злобных инопланетян, а с другой — множество авторов, претендующих на то, чтобы считаться классиками серьезной™ литературы. Традиционная гуманитарная интеллигенция снисходительно усмехается, когда слышит что-то о корифеях фантастики, а технари, наоборот, представляют собой основную целевую аудиторию фантастов.



Искать корни у фантастической литературы, скорее всего, бесполезно. Так или иначе, элементы фантастического в литературе встречаются по меньшей мере с античности. Утопии, мистические допущения, неведомые страны с чудесными обитателями — все это есть как в античной, так и в средневековой художественной и философской прозе. Правда, нужно отметить, что чаще всего такие элементы вводились лишь в качестве художественного приема, чтобы оттенить морализаторский сюжет, создать антураж или скрыть злободневный политический подтекст.



Кадр из фильма "Метрополис" (Metropolis) Фрица Ланга (1927)

  



С распространением в XIX веке позитивизма, становлением научного мировоззрения и гигантским рывком в технике появляется такой жанр, как научная фантастика. Первоначально, по-видимому, суть его заключалась в популяризации научного знания и позитивистского взгляда на мир. Добрую половину произведений Жюля Верна легко можно интерпретировать с точки зрения этого критерия. Но все-таки первым настоящим писателем-фантастом стоит, наверное, признать Герберта Уэллса. Там, где другие авторы лишь стыдливо обрисовывали контуры будущего литературного пиршества, Уэллс создал сюжеты, которые в последующее столетие множились тысячами: войны с пришельцами, параллельные миры, путешествия во времени, люди-невидимки, безумные эксперименты ученых над животными с последующими ужасными мутациями и так далее. Почин был подхвачен, и вскоре множество авторов ваяли нетленки по мотивам произведений ставшего сегодня классиком англичанина. Машина бульварного чтива заработала на полную мощность, быстро придав фантастической литературе статус развлекательной (сегодня даже «Звездные войны» упорно называют science fiction, пусть и с приставкой soft, хотя составляющая science там напрочь отсутствует). Этот стереотип, как и всякий другой, мне кажется, стоит попробовать разрушить, сосредоточившись на серьезных sci-fi авторах, претендующих на звание классиков, и эволюции жанра в целом.



Кадр из фильма "Роковые яйца" Сергея Ломкина по мотивам одноименной повести Булгакова (1995)

  



Первая мировая война разрушила наивный позитивизм, которым пропитаны ранние серьезные фантастические произведения. Ушла целая эпоха в жизни человечества, однако фантастика как жанр в 1920-е осталась и окрепла. Правда, ее можно разделить условно на две части: коммерческая фантастика, представленная преимущественно американскими писателями 20-х годов (типа Эдгара Берроуза — автора почти бесконечных приключений Тарзана и барсумского цикла о Марсе), и советская фантастика, которая стала наследницей позитивизма второй половины XIX века. Страна, где победили идеи социализма, то есть в самом общем виде рационального обустройства человеческого общежития, не могла не создать культ науки и сформировать соответствующий социальный заказ у писателей. Алексей Толстой, Богданов, Обручев, Беляев, даже Булгаков писали романы и повести в жанре научной фантастики или с ее элементами. Кроме пропаганды идей научно-технической революции и широких дискуссий о будущем, эти произведения несли в себе еще и просветительский заряд. В 1920-е читающая публика в Советской России сильно отличалась от той, что была в 1910-е. На смену рафинированной интеллигенции и мизерному слою научно-технических работников пришли вчерашние крестьяне и рабочие, только выучившиеся читать, но зато прошедшие через горнило Гражданской войны и поднявшиеся по социальной лестнице благодаря комсомолу, партии и Советам. Естественно, что качественно написанная фантастика, одновременно просвещающая человека как технически, так и социально, оказалась востребована обществом. Таким образом, советская фантастика 1920-х годов имеет сильный перекос в образование, а не в футурологию и сложные проблемы, связанные с техническим и социальным развитием человечества. Но, безусловно, сюжеты, по которым герои-земляне, высадившиеся на Марсе, обнаруживают там классовое общество угнетенных и эксплуатируемых марсиан и устраивают попытку социалистической революции («Аэлита» Толстого), очень хорошо раскрывают дух времени.



Кадр из фильма "Чужой" (Alien) Ридли Скотта (1979)

  



Следующий взлет интереса к фантастике пришелся на послевоенные годы. Создание сначала атомной бомбы, а затем и атомных электростанций, мощный рост числа университетов и доступа к ним населения, наконец, начавшаяся космическая гонка — все это должно было стимулировать интерес к науке и давать пищу для размышления о ее будущем. Так и было. Но кроме того, в это же время в научную фантастику пришли люди, которые сильно изменили ее в литературном плане. Пожалуй, до послевоенного бума фантастическая литература за редкими исключениями должна была, как выразился советский фантаст Казанцев, «звать молодежь в технические вузы». Но с приходом в нее Рэя Брэдбери, Роберта Хайнлайна, Роджера Желязны, Роберта Шекли она обрела столь необходимый для серьезной™ литературы психологизм, глубокую прорисовку персонажей и сложные сюжетные ходы. Одновременно Айзек Азимов, Артур Кларк, Станислав Лем, будучи не просто писателями, но учеными, мастерски рисовали картины будущего со всевозможными парадоксами и проблемами технологического развития человечества. Получилось замечательное скрещивание фантастики и футурологии. Поскольку на 1960-е же пришлись психоделические и сексуальные «революции», то они повлияли и на научную фантастику. Творчество Филиппа Дика и Филиппа Фармера тому пример. Вообще, фантастика в некотором роде помогла этим революциям состояться. Том Вулф в своем «Электропрохладительном кислотном тесте» пишет, что культовый роман Хайнлайна «Чужак в чужой стране» наряду с «Игрой в бисер» Гессе был одним из любимых произведений Кена Кизи — основателя первой в Америке коммуны хиппи. Собственно, сюжет «Чужака» вполне способствует принятию читателем идеологии хиппи.



Кадр из фильма "Аэлита" Якова Протазанова по одноименной повести Алексея Толстого (1924)

  



С послевоенными временами связано и появление такого поджанра фантастической литературы, как фэнтези. Конечно, в формате сказок он существовал всегда, но именно с Толкиена и его произведений «Хоббит» (1937) и особенно «Властелин колец» (1954–55) фэнтези вышло на принципиально новый уровень. В отличие от большинства современных авторов, пишущих в этом направлении, Толкиен был академическим филологом, и «Властелин колец» создавался не как развлекательная книжка, а как английский эпос, как подражание профессионала-филолога мифам и сказаниям древности, в первую очередь северных народов Европы (германцев, кельтов, финнов). Может быть, во «Властелине колец» и тем более «Хоббите» это не так заметно, но вот «Сильмариллион» — история Средиземья от сотворения мира до события «Властелина Колец» — можно сравнить со «Старшей Эддой» или «Калевалой». В эссе «О волшебных сказках» Толкиен обрисовал свое понимание жанра фэнтези, которое, по его мнению, призвано восстанавливать душевное равновесие людей, травмированных современным индустриальным обществом. К сожалению, после него в этом жанре серьезными можно назвать лишь пару авторов типа Урсулы Ле Гуин или Роджера Желязны. По большей части современное фэнтези представляет собой «мясо с мечом и магией».



В СССР подъем качественной научной фантастики пришелся приблизительно на то же время, что и на Западе. Начало его связано, пожалуй, целиком с именем Ивана Ефремова. Будучи талантливым самородком, которому революция открыла дорогу в жизнь, он стал талантливым ученым, доктором биологических наук, основателем раздела тафономии в палеонтологии и одновременно сильным писателем и, не побоюсь этого слова, даже философом. Его роман-утопия «Туманность Андромеды» вышел в 1957 году, когда СССР запустил в космос первый спутник. Этот роман произвел среди молодого советского поколения эффект разорвавшейся бомбы. Мастерски описанное технократическое будущее, где все люди — ученые, а вековые проблемы человечества, связанные с распределением материальных благ, разрешены на основе коммунистического идеала и изменившегося сознания людей новой эпохи, обеспечил ему огромную популярность. «Туманностью Андромеды» буквально зачитывались молодые советские ученые (в 1950-е – 60-е годы СССР строил мощный научно-производственный комплекс, в том же 1957 году было принято решение о строительстве новосибирского Академгородка), видя в ней будущее своей деятельности. За Ефремовым последовали другие писатели — братья Стругацкие, Сергей Снегов, но он оказался первым, кто создал новую советскую фантастику, значительно отличающуюся от той, что была популярна в 1920-е – 30-е. Опять же Ефремов вместе с братьями Стругацкими — одни из немногих советских/российских писателей-фантастов, которых можно поставить в один ряд с лучшими писателями западной научной фантастики.



Кадр из фильма "Собачье сердце" Владимира Бортко (1988)

  



Научная фантастика в мире находилась на подъеме где-то до конца 1970-х годов. Трудно сказать, с чем связано ее угасание после этого периода. Вероятно, с окончанием космической гонки и падением соответствующего широкого интереса к науке. Опять же нельзя забывать о том, что фантастика — это практически всегда «литература эскапизма», литература, через которую люди уходят из реального мира в мир грез и фантазий. И неважно, пестрая ли это картина технократического будущего или сказочный мир орков, гоблинов и могущественных волшебников. То, что в 1950-е – 70-е качественная фантастическая литература издавалась в больших количествах и находила отклик у читателей — это не только литературное, но и социальное явление. С крахом попыток «убежать от мира» в реальности закончилась и масштабная проекция этих эскапистских попыток в тексты.



Безусловно, и в 80-е, и в 90-е, и сегодня работали и работают очень много писателей-фантастов, любой книжный магазин завален грудами разнообразной фантастики. Но, на мой взгляд, современные фантасты за редкими исключениями к стыду своему не могут составить конкуренцию поколению писателей сорокалетней давности. Для большинства из них написание фантастики не более чем писательский бизнес, а не творчество, не желание поставить перед читателями новые и важные проблемы или хотя бы просветить их по поводу последних достижений науки. Беллетристика победила литературу. Свою роль, наверное, здесь сыграло и нежелание писательского сообщества воспринимать фантастов как равных себе. В советские времена унылый бытописатель, художник «производственного романа» гораздо сильнее котировался во множестве издательств, чем начинающий фантаст. И сегодня трудно представить, чтобы Нобелевская или иная не специальная премия по литературе была присуждена фантасту. Писателю, описывающему свои наркотические трипы, — пожалуйста, а вот фантасту — увольте. Хотя, в самом деле, трудно понять, в чем причины такого гуманитарного снобизма. Почему сюрреализм, мистические допущения, мистический реализм или постмодернистская психоделика проходят по ведомству серьезных™ литературных жанров, а научная фантастика нет. Можно ли поставить в один ряд таких писателей, как Иван Ефремов и Альбер Камю? Или Хулио Кортасар и Роберт Хайнлайн? Мне кажется, вполне.
  
























@темы: Беляев, научная фантастика, science fiction, Аэлита, Шекли, Толкиен, Звездные войны, Иван Ефремов, Алексей Толстой, Обручев, Снегов, Булгаков, Стругацкие, Желязны, Герберт Уэллс, Литература, Айзек Азимов, фантастика